На Руси не любили крайностей: «А се грехи — аще муж
носит долги власы», но и то грех «аще кто побреет бороду всю». «Овощь телесную»
разрешалось выращивать, но разумно: бороду отпускали годам к тридцати.
...В храме и вокруг него толпятся ремесленники,
_-смерды. Обычные, как и всюду на Руси, люди в «овчих шерьстех» — сермягах,
высоко по талии перехваченных поясом с лировидной пряжкой, а на поясе в кожаных
чехлах висит все, что должно быть под рукой (карманов еще не было) — и кошелек,
и нож, и гребешок... Новгородцы, говорят, великие мастаки в обработке дерева,
применяют его чуть не 30 пород, да еще привозят — кедр, пихту, тисе... Гребешки
всегда у них самшитовые, как ложки и ковши кленовые, бочки дубовые...
Кончилось крестоцелование. Благословил владыка князя.
Можно ему возвращаться на Ярославово дворище — судить, да рядить.
Расположенный близ Волхова ансамбль Ярославова двора —
архитектурный центр Торговой стороны. Главное в нем — пятикупольный храм Николы
времен Мономаха. Издали видна его свинцовая кровля.
Только здесь Александр впервые понял, как трудно быть
новгородским князем. Совсем иная жизнь, чем в тихом, прекрасном Переяславле.
Юному суздальцу думалось — разве можно ставить на вече в один ряд благородного
князя и какого-то там Твердилу или Михалку, пусть и богатого, но все же мужика.
А вот, выходит, можно. И новгородское войско в поход ведет не сам князь, а посадник
или тысяцкий. Хорошо, если это свои люди, а если сторонники Чернигова? Тогда на
войско нечего и рассчитывать. На деньгах новгородских изображен не князь, а
София — ангел мудрости. И печати тут у всех свои — и у князя, и у посадника, и
у тысяцкого.
София, как и все необычное, привлекала внимание
Александра, и он нередко заходил в этот храм. Пол в Софии мозаичный. Роспись
XII века и вверху огромное по-грудное изображение Вседержителя. О нем,
оказывается, своя легенда. Еще в середине XI века, при Ярославе Мудром и
владыке Луке, в Новгород «приведоша иконных писцов из Царяграда и начаша
подписывати во главе» в куполе. Иконописцы тогда написали Спаса с
благословляющей рукой, но поутру будто бы нашли ее сжатой. По велению Луки
написали снова, и опять оказалась она сжатой. Так тщетно писали три дня.
Наконец на четвертый от образа Спаса раздался глас: «Писари, писари, о писари!
Не пишите мя благословляющею рукою, напишите мя сжатою рукою, яз бо в сей руке
моей сей великий Новград держу; а когда сия рука моя распространится, тогда
будет граду сему скончание». Практичные новгородцы измерили и Спаса: в
летописце значится: «носу длина — пол 4 пяди», «очи — пол 2 пяди», подпись
«Иисус Христос» — по 14 пядей, «а рука сжатая вверх 6 пядей». В Суздале такого
бы не допустили.
В простенках храма между окнами центрального барабана
изображения восьми пророков, эпически спокойных среди шума и гама Новгорода. На
стенах южного притвора — Константин и с осуждающим взглядом Елена. Много больших
икон — апостолы Петр, Павел... А внизу пестрят надписи, нацарапанные на стенах,
вроде: «Якиме стоя усне, а лба о камень не ростепе», да и другие по-хлестче.
Каждый год затирают и епитимьей карают тех, кто вырезает их, но без успеха —
грамотных теперь много.
.. Шли дни, и Александр постепенно присматривался к
Новгороду. Со своим наставником он проходил по улицам боярской столицы как по
страницам ее истории.
София — центр древнего Детинца — округлого городища,
обнесенного греблей — земляным укреплением. Два конца широкого
пятнадцатиметрового земляного вала пятиметровой высоты дугой упирались в реку.
Толщина стен Детинца — 1/2 метра, а изнутри — глубокие арки. Название Детинца
от слова «дети» — дружинники, но скоро уже сто лет, как бояре выжили их с князем
ян Городище, а здесь господствует Владычный двор; он застроен церковными, парадными,
жилыми и хозяйственными зданиями. «Где святая София, там и Новгород» — так
повелось. И верховодят тут владычные слуги, да паробки посадничьи, и мостят
Пискуплю (Епископскую) улицу владычные бедняки — изгои, и рядит новгородские
полки тысяцкий. А отец на Городище, сбоку припека.
Вытеснив князей, владыки сильно укрепили Детинец
стенами и башнями., Через одну — Пречистенскую — путь вел к реке на Большой
мост; неподалеку высилась Борисоглебская башня по имени храма Бориса и Глеба,
выстроенного богатым гостем — самим Садко Сытнычем в 1167 году.
Садко, как повествовала местная былина, поставив в
заклад свою голову против богатых лавок шестерых купцов новгородских, вытащил
из озера Ильмень златоперых рыб. Так он стал богатейшим купцом и даже однажды
под залог в 30 тысяч гривен пытался скупить все товары новгородские, да только
не смог и понял, что «побогатее» его «славный Новгород». С другого края от Пречистенской
Водяные ворота вели к реке. Под Спасской башней проезжали из древней мощеной
Пискупли в Людин конец. Дальше — Глухая башня и другие. Между ними тайники с
колодцами, ведущими за предел Детинца.
В Новгороде, как и вообще принято на Руси, Детинец не
отделен от города. Он — внутреннее укрепление, не больше, и даже главный вход в
него вел через окольный город. Это не обособленный замок, а укрепленный центр —
и административный, и церковный, и жилой.
...«А вы, братия, в посадниках и в князьях вольны».
Это крылатые слова, произнесенные лет десять назад на вече не кем-нибудь, а
суздальским другом посадником Твердиславом. Вот и правят Новгородом триста
золотых поясов — богатейших бояр и купцов, но так ловко, что все делается
именем веча, черных людей.
Александр знал, что Новгород не единственный вольный
город и на Руси, и в Европе, и на Балтийском и Средиземноморском прибрежье. Но
нет равного ему по обширности владений. Весь север Руси, от Финского залива до
Уральских гор, — все это Господин Великий Новгород.
Новгородская земля граничила с Владимиро-Суздальским
княжеством на юго-востоке, со Смоленским — на юге и Полоцким — на юго-западе.
Обретя самостоятельность, новгородские бояре удержали за собой земли соседних народов.
В этих землях стояли русские крепости, в которые свозили дань из сельской
округи.
|