Сложившаяся ситуация удивительно напоминала события
1317 г., когда Михаил Ярославич Тверской силой остановил вернувшегося из Орды с
ярлыком на великое княжение и ханским послом Юрия Московского. Однако на сей
раз роли поменялись. Ослушником Орды выступил московский князь Дмитрий, а его
тверской соперник занял неблаговидную позицию ордынского клеврета. В этой
перемене ролей ярко проявились новая политическая обстановка в
Северо-Восточной Руси, антиордынские настроения молодого московского князя.
В Москве всерьез обеспокоились вестью о поездке
тверского княжича к Мамаю. Все хорошо помнили, чем закончилось своеволие
Михаила Ярославича Тверского по отношению к Орде. Конечно, обстановка
изменилась. Ордынские «царевичи», потомки Чингисхана, не хотели признавать
власть Мамая, в жилах которого текла далеко не «царская» кровь. Они постоянно
бунтовали против него, устраивали заговоры. Да и сама Москва была теперь куда
сильнее, чем во времена Калиты и Узбека. Могучие, приземистые башни
белокаменной крепости, точно невиданные грибы, выросли на кремлевском холме.
За все 120 лет ее существования врагу ни разу не удавалось взять московскую
крепость штурмом. Были в Москве отважные, горячие воеводы, которые рвались в
бой с ненавистными поработителями. Однако митрополит настоял на умиротворении
Орды. Он указывал на опасность союза между тремя врагами Москвы— Ольгердом,
Мамаем и Михаилом Тверским.
Трудно, практически невозможно на расстоянии в шесть
столетий точно определить правильность или ошибочность принимавшихся
политических решений. Нельзя забывать и о том, что мы всегда смотрим на прошлое
в «обратной перспективе», зная следствия, но, по правде сказать, никогда не
будучи до конца уверенными в причинах. Тогда, в начале лета 1371 г., решение
митрополита, быть может, все еще было плодом политики благоразумия, проявлением
мудрой осмотрительности. Но пройдет два-три года — и его осторожность превратится
в тормоз на пути развития освободительной борьбы.
Приняв решение не вступать в конфликт с Ордой,
приходилось делать следующий шаг: отправляться на поклон к Мамаю. 15 июня 1371
г. Дмитрий выехал из Москвы.
Как сообщает летопись, митрополит «провожал князя
великого до Оки. И, молитву сотворив, благословил его и отпустил с миром. И
его бояр, и его воинов, и всех прочих благословил, а сам возратился назад». Эти подчеркнуто торжественные проводы должны были
продемонстрировать не только Руси, но и Орде полное единство князя и
митрополита.
Проявленное московским князем смирение, выразившееся
в его личном прибытии к Мамаю, принесло свои плоды. Правитель Орды дал Дмитрию
ярлык на великое княжество Владимирское. Предвидя жалобы со стороны Михаила
Тверского, Мамай отправил ему послание, написанное в традиционном для монголо-татарской
дипломатии высокомерном и грубоватом тоне: «Мы дали тебе княжение великое, и
давали тебе рать, а ты не понял, сказал: «Своей силой сяду». Вот и садись с
кем тебе любо».
Победа Дмитрия была добыта не только унижением и
готовностью рискнуть головой. Это была и победа московской великокняжеской
казны. Огромные расходы в Орде привели к тому, что Дмитрий вернулся на Русь в
сопровождении целой толпы кредиторов. Чтобы рассчитаться с ними, он обложил
население своих владений повышенной данью. Окрепшая экономика московских
земель выдержала это испытание. Дмитрий не только уплатил свои долги, но и
выкупил в Орде погрязшего в долгах тверского княжича Ивана. Привезенный в
Москву, Иван был посажен под стражу на митрополичьем дворе. Лишь год спустя,
после ожесточенного торга, Михаил Тверской смог выкупить сына из московского
плена.
Московско-тверская война, то разгораясь, то затихая,
продолжалась до 1375 г., когда огромное войско, в состав которого входили
московские, ярославские, ростовские, брянские, смоленские и новгородские
полки, осадило Тверь. Сопротивление продолжалось около месяца. Союзные войска
сильно разорили тверские земли. В самом городе начался голод. 3 сентября 1375
г. Михаил признал себя побежденным. В мирном договоре («докончальной грамоте»)
, составленном от имени Дмитрия Московского, говорилось: «А начнут татары нас
сваживать, и начнут тебе давать нашу вотчину, великое княжение, то тебе его не
брать... А начнут нам давать твою вотчину, Тверь, то и нам ее не брать». Из этих слов видно, что на Руси отлично понимали стремление ордынской
дипломатии «сваживать», стравливать русских князей. Договор предусматривал
единство действий московского и тверского князей по важнейшим политическим
вопросам. «А пойдут на нас татары или на тебя... то биться нам с тобой вместе
против них». В целом по договору 1375 г. тверской князь переходил на положение
«младшего брата» Дмитрия Московского, что на языке того времени означало не
только взаимопомощь, но также подчинение «старшему брату». Конечно, в глубине
души Михаил Тверской оставался заклятым
врагом Москвы, однако после 1375 г. он уже никогда не пытался
тягаться с Дмитрием в открытом военном противоборстве.
Завершение московско-тверского спора проходило в
условиях разгоравшейся антиордынской борьбы. Дмитрий Московский открыто поднял
знамя этой борьбы в 1374 г. Через горечь неудачи в битве на р. Пьяне (август
1377 г.), через радость первой большой победы на р. Воже (август 1378 г.)
дорога истории вела Русь на Куликово поле.
Новый курс московской политики складывался в острой
борьбе боярских группировок. Вопрос об отношениях с Ордой расколол окружение
Дмитрия на два противостоящих лагеря. Те, кого летопись именует «старыми
боярами», стояли за сохранение верноподданнических отношений с ханским двором.
Среди тех, кто выступал за верность ордынской политике
Ивана Калиты, первое место занимал митрополит Алексей. В клерикальной
литературе его принято изображать «духовным отцом» Куликовской битвы. «Битва на
Куликовом поле была подготовлена св. Алексеем», — утверждает современный английский
«специалист по истории православной церкви» Н. Зернов. Ту же
мысль, хотя и в более осторожной формулировке, проповедуют и отечественные
церковные писатели. Так, патриарх всея Руси Алексей (1944—1970) в переложении
жития своего тезки, митрополита Алексея, писал: «Плодом его благотворного
влияния явилось единодушие русских князей, которое вскоре по кончине святителя
дало возможность великому князю Московскому Дмитрию Ивановичу собрать силы и
выступить против грозных полчищ Мамая и одержать над ними победу на поле
Куликовом».
Как и во многих других случаях, клерикальная традиция
не подтверждается данными исторических источников. Более того, источники
опровергают подобный взгляд на митрополита Алексея. В действительности этот
иерарх последовательно выступал за отказ от вооруженной борьбы против
ордынского ига. Трудно сказать, чем была вызвана такая позиция митрополита:
боязнью потерять привилегии, которые имела церковь в условиях ига, верностью
политическим заветам Ивана Калиты или же просто старческой осторожностью, боязнью
риска, неизбежного в военном деле. Так или иначе, Алексей был тверд в своих
убеждениях.
|