ПЕРЕДОВОЙ ХАРАКТЕР МОСКОВСКОГО
РЕМЕСЛА
Центральное положение Москвы и ее ведущее значение в
Северной Руси подчеркиваются еще одной особенностью московского ремесла – его
передовым характером. То, что было непосильно отдельным удельным центрам, одолевалось
Москвой.
Яркий свет на передовой характер московского ремесла в
XV в. бросает известие, помещенное в Псковской летописи. В 1420 г. псковичи
искали у себя мастеров, чтобы сделать новую свинцовую крышу на соборе Троицы.
Однако в Пскове не оказалось мастера, умевшего лить свинцовые доски. Тогда
псковичи обратились в соседние немецкие владения – в Юрьев (Дерпт), но немцы
отказались дать нужного мастера. Желание псковичей было удовлетворено только
митрополитом Фотием, который прислал мастера из Москвы, научившего псковичей
лить свинцовые доски. Следовательно, Москва успешно состязалась в деле освоения
редких производств с ливонскими немцами и в некоторых случаях опережала Псков,
непосредственно соседивший с немецкими городами.
Москва была пионером и в развитии другого важного для
средневековья производства – литья колоколов. Величина колоколов, их звучность,
красота звука – постоянный предмет попечений и восхищения русских. Между тем литье
колоколов требовало немало специальных знаний и мастерства. Потребность же в
колоколах была постоянной. Даже в XVI-XVII вв. отливка большого колокола
привлекала внимание современников, нередко отмечавших это событие в своих
записях. И в этой области Москва шла впереди других русских городов.
В 1346 г., при Симеоне Гордом, мастер Бориско слил в
Москве три больших и два малых колокола. Позднейший летописец называет Бориса
«римлянином», но это только домысел, основанный на факте частого приезда в
Москву итальянских мастеров с конца XV в. Имя Бориско – славянское; он был или
русским, или южным славянином, может быть, из Болгарии, где имя Борис широко
распространено. Характер летописной заметки позволяет думать, что литье
колоколов являлось в Москве делом новым, в удачное окончание которого не совсем
верили сами московские князья.
Одним из новшеств в русской жизни было устройство
часозвоней. Их общественное значение особенно понятно в отдаленные годы, когда
звон городских часов обозначал начало и конец торговли на рынке, время работы и
отдыха и т. д. В Лицевой летописи XVI в. находим изображение башенных часов с
циферблатом со славянскими цифрами от «а» (1) до «вi» (12). «Циферблат часов
голубой и круглый, под ним свешиваются три голубые гири, средняя большая, по
бокам две маленькие. Центр циферблата орнаментирован пальметками. Цифры идут по
ободу… Выше приспособление для боя: на вертикальном стержне голубой щиток,
направленный острым концом к колоколу. Колокол небольшой, помещается он в
арочке». Это описание дает представление о московских часах, поставленных в
1404 г. Часник, или большие часы для города, был устроен сербом Лазарем,
афонским монахом. Великий князь не поскупился на громадную по тому времени
сумму (больше 150 рублей), чтобы украсить свою столицу часозвоней. Зато
современник выразил восхищение от нее в таких словах: «Сии же часник наречется
часомерье, на всякий же час ударяет молотом в колокол, размеряя и разсчитая
часы нощныя и дневныя; не бо человек ударяше, но человековидно, самозвонно и
самодвиж-но, страннолепно некако створено есть человеческою хитростью,
преизмечтано и преухищрено». Знаменитая часозвоня новгородского архиепископа Евфимия
возникла позже московской, может быть, по ее образцу.
С конца XV в. Москва становится центром производства
огнестрельного оружия и боеприпасов. В производство пушек в это время внесли
крупные технические усовершенствования. Уже в 1485 г. мастер Яков отлил в
Москве пушку по образцу орудий, изготовляемых для артиллерии императора Максимилиана.
Этот новый вид пушек без швов и с раструбом только что был внедрен, и притом не
везде, в Западной Европе. В дальнейшем литье пушек стало для Москвы обычным
явлением. Москва превратилась в арсенал, вооружавший Россию в XVI в.
Пушки потребовали немалое количество пороха, и одно
известие 1531 г. показывает нам большое значение Москвы как центра производства
боеприпасов. В Москве на Алевизовском дворе внезапно взорвалось «пушечное
зелье» (порох). «Зелье» делали «градские люди», из числа которых сгорело 200
человек. Градские люди, или горожане, занимались производством пороха по найму
или повинности. Для нас важно отметить, что это осуществлялось в больших
масштабах.
|