|
ВРЕМЯ БЕСПРЕДЕЛА
Все
мое! – сказало злато,
Все
мое! – сказал булат.
Все
куплю! – сказало злато,
Все
возьму! – сказал булат.
А.С.Пушкин
КНЯЖЕСКАЯ
ОХОТА
Рассвет
позолотил купола церквей Москвы, залил алым светом бревенчатую городскую стену.
Зарумянились наличники княжьего терема, веселые блики разлетелись от вывешенных
намедни для просушки на тын горшков.
Хлопнула
тяжелая дубовая дверь терема. На крыльцо, на ходу завязывая плетеный пояс,
вышел отрок в ладных сапожках и расшитой красными узорами белой рубахе. Зевнул
во весь рот, поежился от утреннего холодка. Хотел было вернуться за свиткой, но
передумал: «Чай не зима, не замерзну. А то еще попадусь на глаза ключнику,
мигом осерчает. Дескать, чего без дела лытаешь? У‑у, змей подколодный! Нет на
него управы… Даром что князь меня жалует. Эх, был бы я боярином, небось не
посмел бы мне ключник ухи драть!»
Мишка
Бренок, княжий отрок, даже зажмурился от удовольствия, представив себе страшную
кару злому ключнику. Вздохнул – боярином Мишка был только в мечтах. Отрок
мотнул головой, отгоняя напрасные мысли, воровато огляделся и одним махом
вскочил на высокие перила крыльца. Опасно балансируя, огляделся. На востоке во
всей своей утренней красе поднималось солнце. Осеннее, не жаркое, оно только
щекотно гладило лицо тонкими золотистыми лучами.
Мишка
тихонько засмеялся от непонятной радости и широко раскинул руки, приветствуя
Солнышко. Одними губами торопливо зашептал с раннего детства вытверженную
молитву Дажьбо‑гу – Солнцу. Боги – они все слышат, а лихим людишкам дворовым
вовсе лишнее слышать не надобно. Не ровён час донесут ключнику, что княжий
отрок поганым богам молится – несдобровать тогда! И князь от розг не спасет.
Еще
раз оглядевшись, Мишка украдкой осенил себя косым солнечным крестом. Виновато
глянул на солнышко и спрыгнул с перил. Подумал и перекрестился еще раз по
православному обычаю – на всякий случай, чай крещеный все‑таки.
На
заднем дворе послышался шум – заскрипели засовы, сонные голоса о чем‑то вяло
переругивались. Мишка тут же вспомнил, что сегодня наконец‑то будет
долгожданная радость – соколиная охота. В предвкушении потехи крутнулся на
каблуке, юркнул в дверь и сломя голову помчался в княжескую спальню – будить
Дмитрия. А то всю охоту проспит…
Через
час они уже мчались по широкому полю на резвых, холеных конях. Справа от
Дмитрия скакал Бренок. Сзади ехали младшие сокольники и десяток дружинников,
приставленных к князю для охраны. А впереди скакали, возглавляя колонну
всадников, дядька Плещей и Федор Жила, старший сокольничий – худой, как
оглобля, старичок с большим крючковатым носом, вызывающе торчащим над куцей
седой бородой и жиденькими усами. На левой руке Жилы сидел белый сокол –
царский подарок.
Сокола
подарил юному князю сам царь Навруз. Подарил этим летом, когда батюшка Алексий
возил Дмитрия в Орду, как он сказал, знакомить с царем. Но с тех пор все как‑то
не было случая опробовать этот ханский подарок в деле. Сокол – Ак‑Темир, белое
железо по‑татарски, или, как его уже любовно окрестил Жила – Артемий, видно,
чуял уже, несмотря на закрывающий глаза колпачок, что везут его на охоту.
Артемий нервно пощелкивал клювом и вертел во все стороны головой, а иногда даже
перебирал нетерпеливо лапами.
Рядом
с князем ерзал в седле, смешно повторяя повадки Артемия, неугомонный Бренок –
клацал зубами и нервно вертел в разные стороны головой.
Дмитрий,
глядя на выкрутасы Мишки, хотел было рассмеяться, но отчего‑то застеснялся.
Оглянувшись назад, он окинул взглядом полтора десятка едущих следом всадников и
важно нахмурил брови. Нет. Он смеяться не будет. Бренку можно, он просто отрок,
хоть и старше Дмитрия на год. А вот ему, князю, так себя вести неподобно.
Однако сердце Дмитрия все же сладко замирало в предчувствии грядущего
праздника. Раньше он только однажды видел из окна, как собираются на соколиную
охоту. Охотится тогда ездил его отец князь Иван Иванович Красный, а Дмитрия по
малолетству решили не брать. А много ли разглядишь из окна? И вот теперь все
это – для него! Он целых две недели уговаривал Плещея, а потом Жила обещал ему,
что научит, как запускать соколов, и даст ему пару раз пустить красавца Артемия
со своей руки.
– Все.
То самое место! – Жила осадил коня и оглянулся назад.
– Стоять!
Всем стоять! Приехали! – замахал руками Плещей.
Впрочем,
вся небольшая кавалькада и без того уже остановилась. Дружинники привычно
разъехались в стороны, оцепив место, где остановился князь, широким полукругом,
и принялись со скучающим видом осматривать расстилающееся перед ними поросшее
камышом болотце. Руки их, однако, привычно лежали на положенных поперек седла
луках, со стрелой наготове.
– Видишь,
княже, – Федор Жила оглянулся к Дмитрию, хитро, по‑стариковски
прищурившись, – вот в таких болотцах самая птица и есть. Сей час мы пугнем
ее из лука, а как птички‑то взмоют, так и запустим соколиков, – и он
посмотрел выжидающе в лицо князя.
Дмитрий
хотел было сказать что‑нибудь солидное в ответ, но во рту у него пересохло от
волнения, и князь лишь утвердительно кивнул.
– Ну,
с Богом, – Жила, распустив узелок, отвязал лапку Артемия от своей левой
руки. Его примеру последовали и другие сокольники, освобождая от пут своих
соколов. Потом Федор Жила решительно махнул правой рукой.
Один
из сокольников натянул лук и пустил над болотом пронзительно свиристящую
татарскую стрелу со свистком. В камышах тут же шумно забили крыльями, и через
секунду над зарослями взлетела целая стая серых селезней.
– Ага! –
Жила растянул губы в азартной улыбке и снова махнул рукой: – Пускай по одному!
Одна
за другой в небо взлетали быстрые, как молния, хищные птицы. Набрав высоту, они
кидались из поднебесья вниз, на беспорядочно мечущихся над болотом селезней.
Некоторые утки, сбитые соколами, падали прямо в болото, но большей частью,
соколам удавалось удержать добычу в своих когтях, и тогда эти хищные красавцы,
стремительно пикируя каждый к своему хозяину, бросали у ног его коня
окровавленных уток и селезней, а затем садились на подставленную руку.
У
Дмитрия перехватило от восторга дыхание.
– Это
что, – бубнил где‑то сбоку Жила. – Вот сейчас Хроменький по ним
вдарит… Хотя и Хроменький тоже… А вот Черкес! Смотри, как Черкес пошел!..
– А
когда же Артемия запускать будешь, дяденька?! – полюбопытствовал неуемный
Бренок.
– Сейчас,
сейчас… Пусть он сперва запах крови почует. Как летает он, ух! Пуще любого
прочего… Ну, кажись, самая пора ему развернуться. – И Федор, сняв с головы
Артемия колпачок, замахнулся и бросил его в небо.
– Да‑а… –
только и смог выговорить Дмитрий.
А
Бренок, так тот просто открыл от удивления рот. Артемий падал на испуганно
мечущихся над болотом.
Свистящие
стрелы использовались для устрашения противника, для подачи сигналов и для
спугивания дичи птиц, как стрела, цепко подхватывал их и бросал одну за другой
всадникам под ноги. А Федор запускал его снова и снова. Десятилетний князь
смотрел на Артемия и, кажется, сам летал вместе с ним, снова и снова с яростью
обрушиваясь на бестолковых селезней.
А
потом Жила дал ему самому запустить Артемия. Один раз. Больше не разрешил.
Сказал, что почему‑то нельзя сразу…
Они
уже ехали обратно, когда в голову Дмитрию пришла правильная, как он сам сразу
оценил ее – княжеская – мысль.
– Какой
хороший подарок сделал мне царь… Навруз. Я и не знал, что сокол – это так… Так
лепо. Надо мне в ответ тоже какой‑нибудь подарок царю сделать.
Услышавший
это Плещей как‑то странно, нехорошо хмыкнул. А Бренок посмотрел на Дмитрия
удивленно.
– Ты
что же, не ведаешь еще?..
– Чего
не ведаю?
– Ну,
про царя Навруза…
– А
что я про него должен знать? – пожал плечами Дмитрий. – Хороший такой
дядька. Только что татарин. Ну, так у них там, в столице, все татаре…
– Помер
он, твой Навруз. Некого благодарить… Ты че, и вправду не слыхал еще?
– Нет, –
Дмитрий удивленно уставился на Бренка. – А ты‑то откуда?
– Да
мне Митяй говорил давеча. Я думал, он и тебе… Там у них снова война была. Из
Синей степи пришел какой‑то другой татарин, ну и Навруза нашего… – Бренок
сделал выразительный жест большим пальцем по горлу. – А потом и всю семью
его, и всех деток. И бабку его, Тайдулу, тоже прирезал, и еще всякого народа
тьму… Так что у нас теперь другой царь. Только я имени его не запомнил. Надо
будет снова Митяя спросить…
Десятилетний
князь прекрасно помнил лицо царя Навруза. Толстые, криво усмехающиеся губы,
грустные усталые глаза и холеную руку с пухлыми пальцами, унизанными
разноцветными перстнями. Царь, беседуя о чем‑то татарской скороговоркой с отцом
Алексием, все гладил Дмитрия по голове и приговаривал время от времени:
– Якши,
якши бола… – хороший мальчик.
А
Дмитрию почему‑то было страшно стоять рядом с этим, пахнущим одновременно
конским потом и какими‑то восточными благовониями, человеком. И еще Дмитрий
вспомнил густую цепь царских отроков – нукеров. Они все время ездили следом за
царем и стояли вокруг с обманчиво скучающими лицами. Князь глянул на едущих
следом за ним дружинников. У царя Навруза таких вот было намного больше. И во
всех церквях молились за царское здравие люди…
– Да
верно ли Митяй сказал? – с надеждой в голосе переспросил Дмитрий.
– Вернее
некуда, – беззаботно кивнул Бренок. У едущего впереди Федора Жилы к седлу
была приторочена целая связка убитых Артемием птиц. И из этой связки сочилась,
капала под ноги княжьему коню кровь.
|