Отказ от собственных вековых идеологических и
культурных традиций не спас Византию. 29 мая 1453 г. Константинополь был
взят штурмом османами. Под ударами завоевателей с карты Европы исчезло
древнейшее государство, последний осколок и носитель античной цивилизации и
культуры. Последний император Константин XI Палеолог пал при защите своей
столицы, храбро сражаясь, как простой воин. Его брат Фома, деспот (правитель)
провинции Морей, вынужден был бежать в Италию, где вскоре умер. В Италии же, на
скромной пенсии от римского папы и под опекой кардинала Виссариона, оказались
дети Фомы Палеолога — сыновья Андрей и Мануил, а также младшая дочь Зоя
(старшая Елена была выдана замуж за сербского короля Лазаря). Проекты выдачи
Зои замуж за кипрского короля и за знатного итальянского феодала провалились —
женитьба на сироте-бесприданнице не была привлекательной перспективой. Проект
«русского брака» папской иждивенки отвечал извечной жажде римского престола
расширения сферы своего идеологического влияния, стремления подчинить себе
русскую церковь, вовлечь Русское государство в свои политические комбинации, и
прежде всего в главную из них — войну с Османской империей.
10 сентября 1471 г. в Москву прибыл папский посол Антон
Фрязин (Джисларди), который «царевну, на иконе написану, принесе». Едва ли не
впервые Русь в лице своего великого князя получила возможность познакомиться с
образцом портретной живописи итальянского Высокого Возрождения. Посол привез
также «листы» от папы Павла, «таковы, что послом великого князя волно ходити до
Рима… до скончания миру». Дипломатические отношения между Москвой и Римом были
фактически установлены. Однако Джисларди оказался втянутым в сложную
дипломатическую интригу: находясь в Венеции, он согласился провезти в Москву
под видом частного человека — «гостя» (купца) Тревизана, венецианского посла в
Орду, имевшего задачу вести переговоры с Ахматом о венецианско-ордынском союзе
против Турции. По словам Московской летописи, Тревизан имел официальную миссию
к великому князю: «Бить челом, чтобы пожаловал… велел проводити до царя
Ахмата». Однако вместо этого он в первую очередь связался с другим итальянцем —
Иваном Фрязиным (Вольпе), «денежником» московским, известным в Италии («знаем
тамо»). «Денежник» и посоветовал Тревизану не представляться великому князю и
не раскрывать цели своей миссии: «…и могу то яз зделати опроче великого князя и
до царя допроводити». В свою очередь и Джисларди представил Тревизана великому
князю «князьком венецким, а себе племянником», утаив цель его приезда. Эта
дипломатическая авантюра грозила серьезными международными последствиями.
Поведение Тревизана и Вольпе показывало, как мало они считались с суверенитетом
Русского государства: в этой «варварской» стране, казалось им, все дозволено
ловким и предприимчивым чужеземцам.
Второму посольству в Рим предшествовало новое
государственное совещание: «Князь великий, обмыслив с отцом своим митрополитом
и материю своею… и братиею, и бояры своими» сватовство к иноземной царевне,
которому придавалось значение важного политического акта. Для этого были достаточные
основания. Ни один московский князь никогда не вступал в брак с иностранкой,
если не считать Василия Дмитриевича, женившегося на дочери соседа — Витовта
Литовского. Вступление великого князя в такой брак открывало в Москву путь
представителям чуждого и малознакомого мира. В условиях церковно-политической
изоляции Руси, оказавшейся в полном одиночестве в католическо-униатской Европе,
сохранение независимости русской церкви от внешних влияний приобретало особое
значение не только в идеологическом, но и в политическом плане. Брак с
византийской царевной, воспитанной при католическом папском дворе, был
рискованным шагом, своего рода вызовом установившимся на Руси традициям. Он
создавал реальную опасность проникновения на Русь враждебных ей католических
флюидов, способных подорвать конфессиональное единство страны.
С другой стороны, установление прямых связей с
могущественным папским престолом, сохранявшим значение идеологического центра
всего западного мира, и вступление в брак хотя и с изгнанной, но все же
византийской принцессой, пусть отдаленной, но все же носительницей византийской
императорской традиции, привычно привлекательной для средневековой Руси, могли
способствовать поднятию международного престижа Русского государства и росту
авторитета великокняжеской власти внутри страны.
Такие соображения, по всей вероятности, имели место.
Но еще более существенно было другое. Новое государство, образовавшееся на
развалинах прежней удельной системы, не могло замыкаться в узком кругу
привычных отношений с непосредственными соседями — Литвой, Орденом, Ордой. Проведение
сколько-нибудь перспективной активной внешней политики требовало расширения
дипломатического кругозора, ориентации в европейских делах. Немаловажное
значение могли иметь ознакомление с достижениями западной цивилизации и
возможность их использования в интересах нового государственного строительства.
Видимо, все эти соображения и побудили великого князя пойти на заключение
брака.
6 января 1472 г. русское посольство во главе с тем же
Дж. Б. Вольпе — Иваном Фрязиным отправилось в далекий путь «с грамотами… к папе
да и ко кардиналу Виссариону». По дороге выяснилось, что нового папу
(сменившего умершего Павла, с которым начинались переговоры) зовут не Калист,
как считали в Москве, а «Систюсь» (Сикст IV): в Москве еще мало ориентировались
в важных событиях международной жизни. Послы, «о том мысливше меж собя»,
простодушно «преписаша имя» в своих грамотах по-новому.
Поездка от Москвы до Рима заняла больше четырех
месяцев. Только 23 мая Вольпе-Фрязин «приде к папе Систюсю и к гардиналу
Виссариону» и получил «честь великую» от папы и от братьев невесты, «царевичей»
Андрея и Мануила. 20 июня посольство выехало из Рима, везя с собой царевну
Софью, которую сопровождали папский легат Антонио Бонумбре и посол ее братьев.
Русские послы имели охранные «листы» от папы для проезда по всем странам
католического мира. Проехав через Германию, посольство 1 сентября прибыло в
Любек, «и рядились тута 8 дней»: организация плавания по Балтийскому морю на
ганзейских судах была не простым делом. Только 10 сентября царевна и ее свита
«на корабль взошли». После одиннадцатидневного плавания они 21 сентября прибыли
в Колывань (Ревель); 1 октября отправились в Юрьев и прибыли туда 6 октября,
проехав 180 км
за 5 дней. Наконец, 11 октября посольство с будущей великой княгиней достигло
Пскова и вступило на Русскую землю. Как видим, рассказ Московской летописи
содержит ряд точных дат. Надо полагать, что со времени прибытия в Рим, и
особенно во время обратного путешествия, кем-то из послов велся дневник, в
котором отмечались основные этапы пути. Этим второе посольство отличалось от
первого, о движении которого нам ничего не известно. Возможно, что второе
посольство было лучше организовано: в его состав, по-видимому, входило
специальное лицо, ведшее соответствующие записи. Во всяком случае, перед нами
первое в русской летописи более или менее подробное описание официального
путешествия за границу. В этом можно видеть отражение деятельности
зарождавшегося особого ведомства для сношений с зарубежными странами — будущего
Посольского приказа.
Пребывание во Пскове подробно описано в Псковской III
летописи. 1 октября в город приехал гонец из Колывани Николай Лях
с известием, что царевна, «переехав море», «едет на Москву», «си будет вам
государина». Гонец при этом отметил уже существовавшее родство московских
великих князей с Византийским домом, напомнив о браке Анны, дочери великого
князя Василия Дмитриевича, с одним из Палеологов, призвал псковичей встретить
ее «честью» и в тот же день поехал к Новгороду и далее на Москву. Псков пришел
в движение: «начаша мед сытити, и кормъ сбирати», послали гонцов на рубежи
Псковской земли, посадники и бояре из концов отправились в Изборск, «ея с
честью стретити». Но царевна и ее свита предпочли кратчайший путь через озеро.
Спустя неделю прибыл гонец от царевны из Юрьева с извещением, чтобы жители
Пскова встретили ее «на Узмени». Псковичи изготовили 6 «насадов великих», в
каждом поехали посадники и бояре, гребцы «с великой честью». 10 октября, в
субботу, в сопровождении «многих людей» они выехали из Пскова, а на следующий
день, «пред обедом», прибыли на Узмень. Ввиду начавшегося на озере волнения
посадники и бояре вышли из насадов и с наполненными кубками и позлащенными
рогами с вином и медом ударили челом царевне. Приняв псковичей «в честь и
любовь велику», царевна захотела сразу ехать дальше, «бе бо ей еще се хощеть от
немець отъехати».
Псковичи приняли царевну, ее свиту («ея приятелев») и
«казну» в свои насады и медленно двинулись в обратный путь. Сделав две
остановки для ночлега, 13 октября насады вошли в реку Великую. Здесь Зоя
облачилась в нарядную одежду («порты царскиа надевши»). Кони царевны и ее свиты
шли по берегу. Встреченная с почетом на правом (городском) берегу реки, она
пошла в Троицкий собор «с своими приятели». После торжественного молебствия царевна
и ее свита отправились «на княж двор своего государя», где она приняла дары: от
Пскова — 50 рублей «пенязьми» (иностранной монетой), от посадников, бояр и
купцов — «чьа какова сила». Великокняжеский посол Иван Фрязин получил более
скромный дар — 10 рублей. Поблагодарив за гостеприимство, царевна изъявила
желание сразу ехать в Москву, «к своему и вашему государю», и, по словам
летописца, обещала, «где как вам надобе будет, ино яз… о ваших хощу
печаловатися вельми». Свита села на коней, царевна вошла в свой возок «и поеде
с великою честью изо Пскова». Посадники и бояре провожали ее «до старого
Вознесенья» — до внешней городской стены. По словам летописца, царевна пробыла
во Пскове «пять дней ровно»: во вторник (13-го), к обеду, приехала и в субботу
(17-го), пред обедом, выехала, направляясь к новгородскому рубежу.
Торжественная встреча царевны во Пскове, подробно и
красочно описанная летописцем, не просто живописная картинка. Почтительно
принимая будущую «государыню», «мужи вольные» Господина Пскова подчеркивали
свою полную преданность Русскому государству, свою принадлежность к «отчине»
великого князя.
Труден был путь по размытым осенним дорогам — только
25 октября царевна прибыла в Новгород. По словам того же псковского летописца,
здесь царевна «приемше… от посадника и от тысяцких и от всего Великого Новгорода
честь и дарове и поеха скорее к Москве». Побежденный Новгород тоже стремился
проявить свою лояльность. 30 октября царевна со свитой отбыла в Москву.
Итак, путешествие Зои по Русской земле вылилось в
своеобразную демонстрацию политического единства страны, встречавшей будущую
великую княгиню, как свою государыню. Такую торжественную встречу Русская земля
видела впервые (гораздо скромнее описывалась в свое время (1390 г.) встреча Софьи
Витовтовны: трое бояр великого князя, «приехаша в Новгород из немец» с нею и
«стояв на Городище, поехаша на Москву» зимней дорогой). Резким диссонансом на
этом фоне выглядело поведение папского легата. Еще псковичи отметили его
подчеркнуто необычный облик, его демонстративное нежелание следовать русским
обычаям и церковным обрядам («не имея же поклонения к святым иконам, и креста
на себе рукою не перекрестяся, и в дому святой Троицы только знаменася… и то по
повелению царевне»). В этом, конечно, не было ничего удивительного —
представитель папы вел себя в православной стране сообразно своему сану и
положению, выполняя возложенную на него важную политическую и идеологическую
миссию. Папа и его присные намеревались использовать установление отношений с
Москвой для всемерной пропаганды своей идеологии в целях приобщения «варварской»
страны к влиянию «просвещенного» католического Запада.
|