22 января 1464 г. в Москву отправилось официальное
псковское посольство в составе двух посадников и сына посадничья для
продолжения переговоров. Посольство пробыло в Москве около месяца и вернулось
во Псков 5 марта в сопровождении великокняжеского посла Давида Бибикова
(Бибиковы — служилый род тверского происхождения), который «правил посольство»
«от великого князя». На этот рад великий князь дал более развернутую
характеристику поведения новгородцев: «…ино пак отчина моя Великий Новгород,
ваш брат старейший, послов ваших ко мне не пропустили, ино ми было то на свою
отчину… вельми досадно». Далее он сообщил о своих собственных переговорах с
новгородцами: «Ныне пак были у меня от моеа вотчины от Великого Новгорода
послы» (два посадника и двое от житьих). По словам великого князя, новгородцы
жаловались на псковичей «о многих делех» и просили у него воеводы, чтобы пойти
на Псков. «И яз… хотячи межи вами миру и тишине», — писал великий князь,
воеводы своего не дал и новгородцам «ходити» на псковичей «не велел». Он же
сделал новгородцам выговор («добре помолвив») за то, что они не пропускали
псковских послов. И теперь, заключал великий князь, «путь вам… ко мне чист, по
старине, черес нашю отчину Великий Новгород». Хотя этот ответ великого князя
отличался по содержанию от его же ответа первому псковскому послу, основная его
тенденция та же: великий князь — государь всея Руси, стоящий в равной степени и
над Псковом, и над Новгородом, оба — его «отчина», и в спорах между ними он
выступает в качестве властного арбитра, слово которого — закон. Пожалуй, это
первое летописное изложение существа политической доктрины складывающегося на
Руси государства, стоящего над отдельными землями и их местными интересами. На
просьбу о поставлении епископа был по-прежнему дан уклончивый ответ: «О владыце
аз хощу слати своих послов в Великий Новгород, такоже и к вам будут из
Новгорода, и все за ними будет вам указано».
Таким образом, просьба псковичей об учреждении
собственной епархии была фактически отклонена. Чем можно объяснить этот отказ,
кроме демонстративно подчеркнутого стремления соблюсти «старину»? Наиболее
вероятное объяснение — нежелание великого князя идти на полный разрыв с
Новгородом в канун большой войны с Казанью. По-видимому, московское
правительство питало надежду на победу своих сторонников в Новгороде, а в этих
условиях портить отношения с владыкой представлялось весьма нецелесообразным.
Действительно, в Новгороде на данном этапе возобладала тенденция к «умиротворению»
с Москвой. Новгородские власти отправили посольство к великому князю, в своем
конфликте с псковичами считая необходимым апеллировать к его авторитету. В
интересах Москвы было поддержать эти настроения, сохранить возможность влиять
на новгородские дела. Возможен при этом и другой мотив: поставление во Пскове
епископом «псковитина» усиливало влияние на псковскую церковь со стороны
местных властей, следовательно, способствовало росту политического значения
псковского боярства, что также не удовлетворяло Москву. Во всяком случае, отказ
от создания самостоятельной псковской кафедры объективно отвечал интересам
новгородского владыки и может нами рассматриваться как важная уступка Новгороду
со стороны Москвы.
Зимой 1463/64 г. в условиях наметившегося улучшения
новгородско-московских отношений Москва отказалась непосредственно поддержать
Псков в его конфликте с Новгородом. Конфликт же этот в связи с конфискацией псковичами
владычных земель продолжал обостряться. По сообщению Псковской летописи, в
1464/65 г. «бысть рагоза псковичам с новгородцами» по этому именно поводу. «И
новгородцы же бита челом немцем, чтобы им пособили противу псковичь: и немцы
ркошася пособити». Это первое прямое известие о союзе Новгорода с Орденом
против «младшего брата». Перспектива войны с Новгородом и Орденом, «что воружаются
поити на псковичь», а главное — позиция Москвы, вынудили Господин Псков на
уступки. В августе 1465 г.
посольство псковских посадников в Новгороде согласилось вернуть владения архиепископа
(«се вам вода и земля владычня»), но отказалось возместить понесенные владыкой
убытки. Новгородская сторона, по словам летописца, взяла на себя защиту
интересов Ордена («сташа о немецких старинах на немечь исправливати»), из-за
чего «много бысть истомы» на переговорах. По-видимому, отношения Новгорода с
Орденом к тому времени были достаточно прочными и их союз обретал реальную
силу. Тем не менее переговоры закончились успешно: «Взяша новгородцы и псковичи
мир по старине». Целование креста повторено было во Пскове «пред новгородскими
послы» (приехавшими во Псков «за неделю до Семена дни», т.е. около 25 августа),
«что псковичем с новгородцы держати мир по старине, а владыке новгородскому
ездити во Псков по старине на свою пошлину». Во исполнение этого архиепископ
Иона уже 6 октября въехал во Псков, торжественно встреченный по старинной
традиции, и пробыл там до 24 октября.
Конфликт о владычных землях был, таким образом,
улажен, однако его глубинные причины отнюдь не были устранены. К середине 60-х
годов расстановка политических сил становилась все более ясной. Мир с Москвой и
отход от литовской ориентации не привели к коренному перелому в политической
практике Новгорода. В своей борьбе против Москвы и ее союзника и вассала Пскова
новгородские верхи опирались на внешние силы — Литву и Орден. Отчуждение между
Новгородом и другими русскими землями продолжало нарастать. Уступка псковичей в
вопросе о владениях архиепископа могла только отсрочить развязку, но не меняла
враждебного отношения Новгорода к своей «мнимой братье». Показательна,
например, такая запись новгородского летописца 1466 г.: «Месяца июня 22,
нощи, пожар бысть на десятине от поварни владыцных келей, стояще тут псковский
посол. Сие бысть от них огня огореша две церкви… и много добра изгибе, по
нашим грехом, а по псковскому неведению и неразумию, и по худому их величанию»
(разрядка моя. — Ю. А.).
Тем не менее период после 1463 г. характеризуется
определенным смягчением новгородско-московских и новгородско-псковских
отношений. Победе в Новгороде партии сторонников Москвы, надо полагать,
способствовала гибкость московской политики, стремившейся избежать открытого
разрыва отношений, чреватого вмешательством зарубежных доброхотов Новгорода.
Архиепископ Иона и стоящие за его спиной представители новгородской господы
тоже, видимо, не хотели обострения конфликта. Отношения с Москвой и Псковом в
середине 60-х годов XV в. поддерживаются в состоянии равновесия, хотя и
достаточно шаткого, как показали дальнейшие события.
Под 1468/69 г. новгородский летописец сделал запись:
«Возмутившимся хрестианом о неправды в Великом Новгороде написаша грамоту и
крест на ней человаша. И в ту же неправду внидоша». Конкретный смысл «неправды»
и содержание крестоцеловальной грамоты остаются неясными. Но перед нами отражение
каких-то достаточно важных событий, «возмутивших» Великий Новгород. Что это за
события, можно только гадать. Не исключено, например, что именно в то время в
новгородской политике происходил поворот, связанный с очередной сменой власти.
Так как до этого времени, начиная примерно с конца 1463 г., у власти стояла,
по-видимому, умеренная группировка, пытавшаяся поддержать отношения с Москвой,
возникает мысль: не связана ли приведенная запись с приходом к власти
представителей другой ориентации? Новгородский летописец отнесся к этим
событиям с достаточным пессимизмом: «…аще не обратитесь, оружие свое очистить и
лук свой напряжеть, уготова в них съсуды смертные». Во всяком случае,
политическое положение в боярской республике было отнюдь не стабильным.
17 января 1469 г. архиепископ Иона отправился в свою
последнюю поездку «к своим детям, меньшому брату Великого Новгорода, на своя
старины и пошлины». Его сопровождал посадник Лука Федорович и весь владычный
двор, «а в дому ся оста Пумин ключник на вся дела». Итак, одним из ближайших
людей к архиепископу, фактически вторым лицом после него оказался ключник Пимен
(Пумин), облеченный полным доверием владыки. Судя по всему, он
важная фигура на политическом горизонте Новгорода. 22 января Псков торжественно
встречал владыку и его сопровождавших, а 5 февраля проводил их «с честью и до
рубежа».
Поездка владыки во Псков непосредственно связана с
серьезным мероприятием, проведенным за несколько месяцев до этого псковскими
церковными властями. В октябре 1468
г. они составили и положили в свой ларь у Троицы
«грамоту из Номоканона… о своих священнических крепостях и о церковных вещех».
«Священноиноки и священники» всех пяти псковских соборов добились утверждения
грамоты на вече. Отныне поддерживать «крепость духовную» псковской церкви
должны были светские власти Пскова («зане же здесь правителя всей земли над
нами нетуть»), а непосредственное управление церковными делами вручалось двум
избранным попам.
Нововведение было явно направлено против архиепископа
и встретило с его стороны решительное осуждение. «Яз тоа сам хочю судити здесь,
а вы бы есте тую вынем грамоту подрали», — заявил он псковичам. Они, однако,
ответили не менее решительным отказом и требованием утвердить грамоту: «Тоа
грамота от всего священства из Номоканона выписав… по вашему же слову, как есть
сам… преже сего был в дому святей Троици… и велите и благословляете… с своим
наместником, а с нашим псковитином всякиа священнические вещи по Номоканону
правити». Владыка вынужден был согласиться на арбитраж митрополита Филиппа («о
том к вам откажю, как ми повелит о сем управити»).
Таким образом, псковские власти вовсе не расстались с
мыслью добиться церковной независимости от архиепископа. И так же, как в
вопросе о создании псковской епархии, Москва поддержала новгородского владыку
(и очевидно, из соображений столь же канонических, сколь и прагматических). В
октябре 1469 г.
посол великого князя боярин Селиван (по-видимому, Селиван Глебович Кутузов) и
митрополичий посол «на имя Глеб» привезли во Псков благословение и грамоту
митрополита, отменившую псковские нововведения. 5 января 1470 г. грамота, «кая была
из Номоканона писана», была извлечена из ларя и «подрана», «а лежала у лари тоя
грамота положена год да пол третьи месяца» (т.е. с 20 октября 1468 г.). Через два дня, 7
января, псковичи посылают в Новгород послов, которые должны были не только
доложить владыке об уничтожении «крамольной» грамоты, но и выяснить вопрос «о
порубленом гости и о тех людех, которые в Новгороде от посла отняли». В
псковско-новгородских отношениях при их мирной форме накапливалось достаточно
горючего материала. Одновременно псковичи нашли необходимым обратиться и «на
Москву, к великому князю, к своему государю, о своих делех». В великое говенье,
т.е. после середины марта, послы возвратились из Москвы, «из Новгорода людей порубленных
только головами выняв, а седели в Новгороде больши полугоду в порубе». Захват
новгородцами псковских людей, приехавших в Новгород, и заточение их в «поруб»
произошло летом 1469 г.
Мирные отношения «старшего брата» к «молодшему» не были ни искренними, ни
прочными.
Но еще до возвращения захваченных псковских послов
вспыхнул новый конфликт с владыкой. Архиепископ Иона вызвал к себе в Новгород
вдовых псковских попов и дьяконов, отстраненных псковичами согласно их толкованию
церковных правил от службы. Владыка Иона, по словам псковского летописца, «у
них нача имати мзду, в коего по рублю, в коего полтора… и ста нова ис тоа мзды
за печатми (грамоты) давати», что вызвало возмущение псковичей.
Итак, в самом конце 60-х годов XV в. политический
горизонт Новгорода снова начал покрываться тучами. Поворот к мирным отношениям,
наметившийся за несколько лет до этого, приходил к концу. Записи новгородского
летописца за последние годы этого десятилетия наполнены сообщениями о пожарах и
других бедствиях, постигавших Новгород. Пожары в деревянной Руси, как и в
других средневековых странах, — явление обычное. Редкий год не горела Москва,
не раз сгорал дотла ее Кремль. Но мрачные сентенции летописца придают
новгородским пожарам особый, зловещий смысл. Окутанный, как саваном, дымом
своих пожаров, терзаемый мрачными предчувствиями, Господин Великий Новгород шел
к решительному столкновению с Москвой.
|