Очень трудно восстановить детали похода князя Дмитрия
навстречу Мамаю и увенчавшего этот поход победного сражения — Куликовской
битвы. Три главных источника, повествующие об этих событиях, —
"Летописная повесть", "Задонщина" и "Сказание о
Мамаевом побоище" — во многом противоречат не только друг другу, но и самим
себе: в списках каждого из них есть существенные разночтения. Дело еще более
усложняется тем, что все эти источники дошли до нас не в "авторском
экземпляре", а в вольных копиях, изготовленных не ранее чем сто лет спустя
после Куликовской битвы: это заставляет опасаться, что в текст внесено много
того, что диктовалось запросами и пристрастиями переписчиков. Наконец, нельзя
забывать, что "Задонщина" и "Сказание" — литературные
произведения, а не военные реляции. Их создатели описывали события по законам
художественного творчества.
Зыбкость источников приводит к тому, что практически
по всем ключевым военным вопросам — численность обеих армий, их состав, точные
даты этапов похода, действия предводителей полков, даже место сражения — историки
не могут дать точного ответа. Споры, идущие между ними по тем или иным
обстоятельствам дела, имеют затяжной и нескончаемый характер, так как речь идет
не более чем о построении и опровержении гипотез, не подлежащих проверке в силу
специфики самого предмета истории — прошлого. Построение гипотез, выдаваемых за
открытия, — это увлекательное занятие, бесплодность которого является
основной профессиональной тайной историков, — несомненно, будет
продолжаться и впредь. Соблюдая нехитрые правила игры и ревностно оберегая от
непосвященных секреты ремесла, можно ни о чем более не беспокоиться. Время,
словно добродушный великан, снисходительно смотрит на игры ученых, отважно
щекочущих ему ноздри копьями своих перьев.
И все же в океане неведомого и сомнительного можно
обрести несколько островков достоверного. Осмыслив все, что известно о роли
князя Дмитрия в победе над Мамаем, нельзя не признать: его личный вклад был
очень велик. Семь или восемь недель, прошедшие от получения Дмитрием известия о
движении Мамая до дня, когда он узнал об отходе Ягайло, князь провел в огромном
нервном напряжении. И причиной тому была не только тревожная атмосфера тех
дней. Избранная Дмитрием стратегия борьбы с Мамаем — во многом продиктованная
обстоятельствами — была основана на принципе, который точнее всего можно
определить словом "риск".
Разумеется, риск всегда присутствует в военном деле.
Однако степень его различна. Дмитрий рисковал более чем кто бы то ни было, так
как сознательно вступил на путь смелых импровизаций, сценой для которых была
история Руси, а платой за неудачу — бедствия целого народа.
Первое необычное решение московского князя заключалось
в том, чтобы не ждать подхода татар на левом берегу Оки, у бродов, или же в
стенах московской каменной крепости, а двинуться им навстречу, в глубь Дикого
поля. Этот путь был пугающе схож с походом южнорусских князей против татар в
1223 г., завершившимся разгромом и гибелью всего войска на реке Калке. С
тех пор русские, кажется, ни разу не пытались вторгнуться в степь. Воспоминания
о битве на Калке вставали как глухая угроза. Однако Дмитрий преодолел страх. Он
рисковал — но в случае успеха мог выиграть очень многое: встретить Мамая
прежде, чем тот успеет соединиться с Ягайло.
Второй раз Дмитрий рискнул всем, когда, избрав позицию
на Куликовом поле, отдал приказ переправляться через Дон и разрушать за собой
мосты. Этим он лишал своих воинов и себя самого последней надежды — в случае
неудачи спастись бегством. Им оставалось только два исхода: победить или
погибнуть. Однако, сделав победу единственным условием спасения — ставка не для
слабых духом! — Дмитрий вновь выиграл очень многое. Своими природными
особенностями Куликово поле давало полководцу ряд преимуществ, которыми он
умело воспользовался. Перед битвой русское войско было построено так, что
фланги и тыл были защищены от внезапного удара татар естественными
препятствиями — Доном, Непрядвой и мелкими речками, а также лесом (Зеленой
дубравой). Татары не смогли применить на Куликовом поле свой излюбленный прием
— фланговый охват. Дмитрий заставил Мамая атаковать русское войско "в
лоб", что вело к наибольшим потерям для атакующих и требовало от них
особых усилий. Такой "сценарий" сражения был оправдан и психологически:
привыкшие побеждать стремительным набегом, татары быстро теряли боевой пыл в
затяжном рукопашном бою.
И последний, третий раз рисковал Дмитрий, и на сей раз
прежде всего своей собственной головой, становясь в ряды обреченного
сторожевого полка. Лишь чудом избежав гибели, он сумел этим самоотверженным
поступком, личным участием в битве, вселить мужество в своих воинов, и прежде
всего "небывальцев" — впервые вставших в чистом поле против
стремительной и страшной татарской конной "лавы" ополченцев.
Итак, готовность идти на огромный риск — но риск не
бесцельный, а глубоко осмысленный, принесший победу, — вот основа
поведения князя Дмитрия в борьбе с Мамаем. В смертельной игре, которую он вел
со степным драконом, — таков был древний восточный символ победы,
изображенный на монгольских знаменах, — Дмитрий проявил не только
смелость, проницательность, но и нечто большее: вдохновение, почти гениальность.
Пять поколений русских князей, предков Дмитрия, не напрасно проводили целые
годы в Орде: они научились понимать "поганых", разгадали их слабые
стороны, изучили повадки. Их горький опыт — опыт раба, изучающего привычки
своего господина в тайной надежде когда-нибудь зарезать его, — пророс в
сознании правнука безошибочным знанием. Дмитрий чувствовал противника, как
чувствует зверя опытный лесовик-охотник.
|