Усиливался союз Москвы и Пскова, точнее—подчинение
«добровольных людей пскович» своему «господину государю великому князю», как
теперь они его именовали, называя себя при этом его «отчиной». Отношения
сюзерена и вассала становились все более тесными, и в них все больше
проявлялись новые, не традиционные черты. Усиливалась власть наместника, все
активнее участвовал он в повседневной политике Господина Пскова. Самое главное
— великое княжество Московское и Владимирское все больше превращалось из иерархической
федерации князей в Русское государство. Исчезло независимое- Ярославское
княжество — его князья и бояре стали служилыми людьми великого князя всея Руси.
В Рязани и Ростове, в Верее и на Белом озере чувствовалось дыхание новой эпохи.
Всюду проникали люди великого князя, новые порядки, заводимые на Москве.
Вассалитет все больше уступал место подданству, привычные сеньериальные
отношения все больше превращались в отношения государственные.
Два лета и две зимы шла большая война с казанским
ханом. Русские войска во главе с воеводами великого князя совершали небывалые
походы по рекам в гребных судах — насадах, по глухим зимним лесам в трескучие
морозы. Борьба шла с переменным успехом. И наконец — победа, самая большая победа
со времен Дмитрия Донского, первый крупный успех после Куликовской битвы.
Столица грозных казанских ханов, потомков Чингисхана, еще недавно хищно
грабивших нижегородские и владимирские, галицкие и костромские
земли, впервые покорно склонилась перед знаменем
Москвы. Тысячи русских пленников, ждавших отправки на восточные работорговые
рынки, получили свободу. Победно возвращались в русскую столицу полки князя
Юрия Васильевича. Именно перед его войсками капитулировал хан Ибрагим. Впервые
великий князь не шел в поход впереди своих полков. Он руководил войсками на огромном
театре войны, за сотни верст от полей сражений. От воевод в Москву мчались
гонцы с донесениями, а обратно спешили посланцы великого князя с директивами и
инструкциями. Впервые работало военное ведомство — будущий Разрядный приказ.
Дыхание нового времени чувствовалось здесь, в Москве, сильнее всего,— ведь
именно здесь складывались важнейшие правительственные учреждения рождающегося
единого Русского государства. Здесь, в сердце Русской земли, вырабатывалась
новая политическая доктрина, формировалась новая политическая традиция.
Медленнее всего шло время на берегах свинцового
Волхова. По-прежнему собиралось вече, по-прежнему правили на нем посадники и
бояре. По-прежнему в их руки рекой текло богатство. Герой легенды посадник Щил
был богат настолько, что, давая деньги в рост купцам «не имуще кун» из ничтожного
процента (полпроцента на год), сумел «на то кунное собрание воздвигнути церков
и соградити монастырь». Правда, Щил был (согласно легенде) наказан за свое
неблагочестие, но каков же должен был быть оборот его кредитных операций?
Но жизнь брала свое и здесь. Веками на вече собирались
все свободные жители Новгорода — члены городской общины, жившие в своих концах
и улицах. Давно уже выделились в особую группу бояре, постепенно сосредоточившие
в своих руках всю политическую власть. Горожане стали делиться на старейших и
меньших, вслед за боярами выделились житьи люди. В XIV веке выделяется еще одна
социальная группа — «черные люди»— беднейшая часть новгородских общинников,
живущая трудами рук своих. Но роль их в республике была невелика — они
упоминаются далеко не во всех официальных актах Господина Великого Новгорода.
От имени «Господина Государя Великого Новгорода», как он торжественно и пышно
именовался в своих последних официальных документах, все больше выступали
зажиточные слои новгородского общества — бояр и житьих. Беднейшая часть
населения города, хоть и сохраняла свои формальные права, все меньше влияла на
политические решения, все меньше интересовала подлинных руководителей
феодальной республики. Городское вече окончательно превращалось в орган
боярской власти. Процесс феодального расслоения все сильнее разлагал городскую
общину. Все более сказывалось имущественное неравенство. Общество, в котором
одни все время богатеют и усиливаются, а другие беднеют и слабеют, не может
отличаться целостностью и прочностью. Все чаще привычные столкновения между
концами и улицами приобретали социальную окраску. В 1418 году, например, жители
Славенского конца грабили бояр на Софийской стороне, не пощадили и монастырь
Николы на Поле: «зде житнице боярьекыи». Трещина, раскалывавшая перерождающуюся
общину, становилась все глубже и шире.
Какая-то смутная тревога чувствовалась в городе.
«Возмутившимся хрестьаном о неправды в Великом Новегороде, написаша грамоту и
крест да ней целоваша»,— сообщает летописец под 1468/69 годом. Какая же это
была грамота? В чем именно состояла «неправда»? Известно только, что новгородцы
сами «в ту же неправду внидоша», как с горестной иронией замечает летописец.
Осенью 1468 года псковичи сделали еще одну попытку
отложиться от новгородского владыки. Они составили на вече грамоту «о своих
священнических крепостех и о церковных вещех». Ссылаясь на правила
«Намаканона», т. е. Кормчей книги, содержавшей постановления церковных соборов
и законы византийских императоров, псковичи «посадили» во главе своей церкви
двух выборных попов. Архиепископ заявил категорический протест и потребовал отмены
вечевого решения. Псковичи ответили не менее твердым отказом. Дело снова было
перенесено в Москву, на суд великого князя и митрополита Филиппа. И снова
Москва не поддержала псковичей. Скрепя сердце они вынуждены были «подрати»
вечевую грамоту, положенную в «ларь у святой Троицы», хранилище актов Господина
Пскова. Осенью 1469 года великий князь еще не хотел рвать отношения с
Новгородом. Оставалась какая-то надежда на мир?
Наступил январь 1470 года. В минувшем году было «со
всех сторон мирно и тишина велика»,— записал псковский летописец. Но это была
предгрозовая тишина. Уже снова ползли по небу тяжелые, черные тучи.
Много обид накопилось у псковичей на новгородцев. Уже
полгода у них в «порубе» (погребе) сидели пековские «гости»—купцы. А
сам архиепископ начал взимать неправедные поборы («мзду») с псковских
священников — «в коего по рублю, в коего полтора».
|