|
Когда во Владимире Александру сказали, что татарские
гонцы привезли Ярославу проезжую грамоту в какой-то Сарай и что отец направил
юного сына Константина с дарами ко двору монгольского царя, в доселе неведомый
даже вездесущим новгородским купцам Каракорум, князь понял, что на этот раз кочевники
не обошли Русь, а засели в ней клином, и никто не знает, какова сила этих
«кибитных» политиков, и как с ними ужиться, а не то что совладать.
Он знал, что отец не действовал наобум. Когда хан
Батый, возвращаясь из европейского похода в 1243 году, велел остановить свою
повозку на Нижней Волге и вокруг нее образовался огромный кочевой стан — новый
город Сарай, Ярослав уже располагал некоторыми сведениями о размерах и
могуществе Монгольской державы. Похоже, что ставленники Батыя не только в Южной
Руси, но и в Приволжье еще во время европейского похода стали подготавливать
свои порядки.
И Ярослав решил не ждать, пока его позовут, а сам со
своими боярами двинулся в Сарай. Он ничем не рисковал: ведь даже в битве на
Сити не участвовал. Немногословная владимирская летопись скупо сообщает:
«Великий князь Ярослав поеха в татары к Батыеви, а сына своего Константина
посла к Канови», в Каракорум. Так что ехал он, полагаясь не на одного святого
Николу — покровителя путников.
...Внук Чингисхана не случайно закрепился на Волге. Он
не только хотел оседлать главный торговый путь Восточной Европы. Владения,
выделенные ему великим ханом, простирались от Дуная (охватывая Болгарию) до
Иртыша, включали Поволжье и Приуралье, Крым и Северный Кавказ до Дербента. Он
удержал за собой и Хорезм. Эти земли составили то, что современники называли
Золотой Ордой. Но если расположение к востоку от Волги было, на взгляд хана,
основательно разорено и крепко приторочено, то все на запад от нее еще
предстояло придавить и освоить. Это тем более непросто, что попытка занять
Европу не удалась. И надеяться надо было только на себя — другие улусы были
далеко и заняты своими делами: Средней Азией владел Чагатай, сын Чингисхана;
улус его внука Хулагу еще формировался, чтобы потом включить Туркменистан (до
Амударьи), Закавказье, Персию и арабские земли до Евфрата. Все три улуса
находились в зависимости от императора, великого хана, которому принадлежали
Китай и Центральная Азия, юго-восточная Сибирь и Дальний Восток. Но престол в
Каракоруме пустовал уже второй год, и дела там вершила старшая из вдов Угэдэя —
лукавая ханша Туракина. Выборы нового великого хана все откладывались потому,
что старший по роду — умный, проницательный и осторожный Батый — был в плохих
отношениях с Гуюком, сыном и преемником Угэдэя, и уклонялся от участия в
курултае, ссылаясь на свое нездоровье.
Батый, которому тогда было около сорока лет, занимал
выжидательную позицию не только относительно Каракорума; он осмотрительно
прокладывал пути к господству и в Восточной Европе. Хан не забыл неудачи
европейского похода и потому по достоинству оценил дипломатический шаг Ярослава
Всеволодовича. Владимиро-Суздальская Русь была сильно разорена, притом находилась
по соседству и уже потому, полагал он, должна была подчиняться. С другими
землями — иное дело. Например, Галицко-Волынская земля и пострадала меньше, да
и города свои сумела возродить довольно быстро, и находилась она в отдалении,
гранича с Литвой, Польшей, Венгрией, которые не попали под Батыев улус.
Наконец, северо-западная Русь — Новгород, Псков, Полоцк, Минск, Витебск,
Смоленск — остались в стороне от нашествия и не собирались считаться с
замыслами ни Батыя, ни тем более какой-то далекой Туракины. Они под рукой
Александра Ярославича жестко противостояли Швеции, Дании, Германии, Литве, но
ведь могли найти и путь к союзу с ними!
Батый старался использовать отсутствие политического
единства на Руси и прежде всего единомыслия среди ее великих князей —
владимиро-суздальского, черниговского и галицко-волынского. Заложничество,
угрозы, подкуп, обман, убийство — все пустил в ход жестокий хан.
...Сколько времени пробыл Ярослав в Сарае —
неизвестно, но в том же году он вернулся. Батый, читаем в летописи, оказал
Ярославу «великую честь», почтил и бывших с ним «мужей» — бояр и утвердил его
ни много ни мало великим князем всей Руси — «и отпусти и рече ему: „Ярославе,
буди ты старей всем князем в русском языце". Был ему отдан и Киев, где сел
теперь в качестве суздальского воеводы славный ратоборец Дмитр Ейкович.
o Пусть древняя столица была разорена, а неподалеку п
поисках добычи рыскали литовские отряды — все равно в Киеве уже селилась знать,
сюда устремлялись купцы из всех стран Европы. Что-то их привлекало: ведь не
пеплом же с татарских пожарищ собирались они торговать. Киев продолжал быть центром
пусть пока пустующей митрополии. Потому и оставался он яблоком раздора между
великими князьями Руси.
Батый решил в своей политике, и на севере и на юге,
опереться на суздальских князей; да сарайский властитель и не мог изменить
политический строй, сложившийся на Руси, а лишь старался поставить его себе на
службу. Но и Ярославу, ныне великому князю, Батый не доверял вполне и на всякий
случай взял в заложники его сына Святослава. Тем не менее Ярослав приобрел больший
вес в Сарае, а укоренившаяся структура великокняжеского вассалитета во
Владимиро-Суздальской земле пережила татарское лихолетье. Ярослав добился ее
признания, Александру предстояло ее укрепить.
По возвращении Ярослава во Владимир к нему приехали и
жена и Александр, жившие в Новгороде. Из рассказов отца Александр мог
представить себе облик кочевой столицы и нравы ее двора. Внимательно, с
печальным недоумением рассматривали выданный князю чуждый по названию «ярлык» —
ханскую грамоту, «силою вечного неба» подтверждающую его права на Русь, а также
пропуск на родину — золотую дощечку с выцарапанным на ней столь же непонятным
текстом — «пайцзу», которую все на русский манер называли «байсой». Ярослав
открыл путь в Сарай и другим суздальским князьям (угличскому, ростовскому,
ярославскому), которые тоже были отпущены Батыем «с честью достойною» и
утверждены на занимаемых отчих столах. Даров это стоило им немалых, ибо в Орде
их требовали все — от гонца и до самого хана.
|