|
К АФАНАСИЮ,
ЕПИСКОПУ АНКИРСКОМУ
Дружески и с любовию выговаривает Афанасию, что, не
переписавшись и не объяснившись с ним лично, или чрез людей близких, открыто
порицает Василия, грозит ему и всем приходящим из Каппадокии разглашает, будто
бы св. Василий пишет что-то зловредное. (Писано прежде 369 г.)
Некоторые, пришедшие к нам из Анкиры (а их много,
трудно даже и перечислить, притом все говорят единогласно), известили меня, что
ты, любезная глава (как почтительнее выразить мне это?), не с приятностию и не
по обыкновению своему воспоминаешь обо мне. Но меня, как известно тебе, не
поражает ничто человеческое, и всякая перемена не неожиданна для человека,
который давно изведал немощь естества и удобство из одной противоположности переходить
в другую. Поэтому не ставлю того в велико, если изменилось нечто в наших
отношениях, и вместо прежней себе чести слышу теперь укоризны и оскорбления.
Показалось же мне действительно странным и необычайным твое ко мне до того
изменившееся расположение, что гневаешься и досадуешь на меня, даже, как
говорят слышавшие, грозишь мне чем-то. Угрозам этим, скажу правду, много я
смеялся. И совершенно стал бы ребенком, если бы убоялся подобных страхований.
Страшным же и много озабочивающим почел я то, что твоя во всем точность,
которая, как был я уверен, соблюдена к утешению Церквей, быть опорою правой
веры и семенем древней и истинной любви, столько заимствовалась из настоящего
положения дел, что хулы каких ни есть людей для тебя важнее дознанного обо мне
долговременным опытом, и ты без доказательств увлекаешься в нелепые подозрения.
Что еще говорю: в подозрения? Кто негодует и грозит, как сказывают это о тебе,
тот, по-видимому, обнаруживает в себе гнев не подозревающего, но ясно и
неоспоримо уже уверившегося.
Но, как сказал я, причину сего приписываю настоящему
времени. Ибо великий ли был труд, чудный мой, переговорить со мною, о чем бы то
ни было, в кратком письме как бы одному на один, или, если не хотел доверить
подобного дела письму, вызвать меня к себе? А если непременно должно было
вывести дело наружу и неудержимость гнева не давала времени к отсрочке, то
можно было к объяснению со мною употребить посредников кого-либо одного из людей
близких и обыкших хранить тайну. Но теперь кому из приходящих к вам, по какой
бы то ни было нужде, не разглашают, будто бы пишу и слагаю что-то зловредное? А
как утверждают пересказывающие речи твои слово в слово, тобою употреблено это
самое речение.
Но сколько ни думаю сам с собою, ни чем не могу
объяснить себе этого. Почему приходит в ум и такого рода мысль: не из еретиков
ли кто, злонамеренно подписав мое имя под своими сочинениями, огорчил правоту
веры твоей и вынудил у тебя такое слово? А что писано мною против осмелившихся
утверждать, что Сын и Бог в сущности не подобен Богу и Отцу, или против говоривших
хульно, что Дух Святый есть тварь и произведение, на то, конечно, не согласился
бы произнести сей укоризны ты, который подъял великие и славные подвиги за
православие. Но сам ты разрешишь мое недоумение, если соблаговолишь ясно
сказать имя того, кто ввел тебя в огорчение против меня.
Печатается по изданию: Творения святых отцов в русском
переводе, издаваемые при Московской Духовной академии. Т. 10. Творения иже во
святых отца нашего Василия Великого, архиепископа Кесарии Каппадокийской. Часть
6. М.,
1849. С. 6—15, 60–66, 70–72.
|